«Свете тихий»

«Свете тихий».

В Коренной пустыни утро начинается в пять часов (так было заведено еще в «старой» Коренной). По коридору в этот ранний час проходит будильщик и звоном колокольчика возвещает о начале нового дня ... Братия начинает собираться на службу...

Густой белесый туман застилает бескрайнюю даль русской черноземной степи, раскинувшейся за Тускарью, укутывает верхушку колокольни, обволакивает здания... И из этой таинственной белизны начинают доноситься и наполнять отсыревший воздух тяжелые удары колокола...

В эти минуты чувствуешь себя потерянным во времени. Как-то не воспринимаются ни черная уродливая труба котельной ПТУ, ни его железобетонная «коробка». Они уходят в сторону, оттесняются куда-то на задворки сознания своей потусторонней нелепостью. Мы спускаемся к св. воротам. Осенив себя крестным знамением, проходим, вглядываясь в остатки чудом сохранившейся старинной фрески...

На середине площади, там, где стоял храм, теплится красноватый огонек лампадки на поклонном кресте. Тихо мерцает он над спящей Тускарью, медленно несущей сквозь века свои студеные воды... Начинает светать, и я вспоминаю такое же летнее утро, правда, несколько лет тому назад...

...Вечером после службы ко мне в келью зашел на минуту о. Г-л и каким-то таинственным шепотом сказал:

«Утром зайду к тебе пораньше. Будь готов». И в самом деле, часа в четыре слышу стук в дверь и обычную молитву: «Молитвами святых отец наших...». Ответив «аминь», быстро поднимаюсь и спрашиваю: «Куда мы идем?» «В рай пойдем. В рай», - слышится в ответ.

Мы тихо выходим и направляемся в большой запущенный сад. Еще даже не светает. От земли и реки подымается туман, листья на яблонях тускло поблескивают утренней влагой, причудливо темнеют потрескавшиеся свилеватые стволы. Мы идем очень медленно и молчим. Когда-то здесь было монастырское кладбище. И до сих пор кое-где среди деревьев, особенно в небольшой лощинке, растет удивительная, необыкновенно мягкая, высокая и душистая трава...

В тумане не видно ни реки, ни того, что за рекой. Мы спускаемся ниже и оказываемся в сплошном тумане. «Разуваемся», говорит мой спутник. Дальше идем босиком. Ледяная роса до боли обжигает ступни, словно ступаешь по раскаленным углям...

Как-то внезапно над плотной белизной появляется алый край восходящего солнца. Что-то величавое и таинственное есть в этом внезапном явлении. А мы продолжаем медленно спускаться вниз, и возникает ощущение, что идем не по траве, а прямо по этому густому туману, который клубится под нами, словно идем по облакам...

Это нездешнее ощущение длится недолго. Вскоре начинаешь различать силуэты деревьев, реки, дороги и моста. Солнце поднимается выше, и все вокруг понемногу начинает принимать свои привычные черты.

Когда подходим к источнику, уже совсем рассвело, лишь над Тускарью еще кое-где струится туман... Умываемся студеной водой из чудотворного источника и тихо шепчем, обращаясь к первоисточнику воды живой: «Яко необоримую стену и источникъ чудесъ, стяжавше Тя раби Твои, Богородице Пречистая...» И необъяснимый мир приходит в душу вместе с этой ясной чистотой июньского утра, колодезной воды, простой молитвы...

Всю службу в тот день я простоял, не чувствуя под собою ног. А вечером, спустившись к тихой Тускари, долго смотрел на заходящее светило. И казалось, или в самом деле слышно было, как в теплом недвижном летнем воздухе через года и века разливается сладостное небесное пение: «Свете тихий святыя славы Безсмертнаго Отца Небеснаго»...

Мир и тишина сходили на уставшую от смятений и тревог землю...

Конец и Богу нашему слава!